Просперо кивнул:
— Исполним. А тебя спросить можно?
— Я его не убивала, — твердо встретила я взгляд темных глаз. — Жизнью клянусь!
Стражник моих оправданий будто не слышал.
— Ты ведь покойника видела близко?
— Да.
— И что сама скажешь?
Я задумалась, вызывая в памяти неприятную картину. Голый торс Игоря, россыпь оранжевых веснушек, волосы, прикрывающие шею. Вот я трогаю его за плечо, удивляясь закостенелости. Пахнет соленым железом и почему-то мышами. Я с усилием переворачиваю мертвое тело, рыжие локоны скользят за спину…
— Ему вскрыли яремную вену, — наконец сказала я. — И кажется — зубами.
Ребята перекинулись встревоженными взглядами.
— Ты хорошо все рассмотрела?
— Там был ножевой разрез, аккуратный, как по ниточке, а поверх — рваная рана. Как будто кровь недостаточно быстро выходила, а убийца не мог ждать. И кажется, он ее сцеживал во что-то, потому что…
Иссушенная, будто пергаментная, кожа, несколько пятен на подушке, похожих на цветочные лепестки…
— Маловато ее было, крови то есть.
Мне стало очень страшно. Все воспоминания, задвинутые в самый дальний угол памяти, вылезли наружу, вызывая головокружение и тошноту.
Просперо поддержал меня за локоть.
— Не безумствуй, мэтресса, не время сейчас. Давай днем встретимся, поговорим. Может, я тебе что-нибудь важное сообщить смогу.
— И чем же я вашу благосклонность заслужила? Служивый люд студентов не особо жалует.
Стражник улыбнулся:
— А за что нам их любить? Стихийники — отпрыски аристократических семейств, благородные доны и доньи, для которых жизнь простого люда сродни страшной сказке. А ты, говорят, простая девушка, даже с прислугой на короткой ноге.
Парень был в чем-то прав. Я могла не помнить по именам большую половину своих однокашников, но твердо знала, что девушку-прачку, которая добела отстирывает мои сорочки, зовут Илька и влюблена она в чашника Хесуса, а повариха дона Сибил прибыла в Элорию еще в младенчестве, любит грустные баллады и не любит сливовый сорбет. Также знакома я была с горничными, посудомойками, конюшими, лакеями и поварятами. И эти милейшие люди в меру своих сил помогали мне в моих делишках, не задавая лишних вопросов и часто отказываясь от мзды.
Щекастый Панчо взял меня под свободный локоток.
— У Просперо бабушка — бруха, ведьма деревенская. Мы хотели к ней в гости заглянуть, за советом.
— Были и другие смерти? — замирая от предчувствия, спросила я. — О которых в Квадрилиуме не известно?
— В рыбачьих деревеньках часто люди пропадают. Море близко… Поэтому и особых дознаний никто не проводит. Только в последний год стали наши утопленники домой возвращаться. Не все, правда, и не живыми.
— И до плоти человеческой жадными?
Я дрожала вовсе не от холода.
— Не может обычный человек в такую нежить превратиться. Я встречала упыря, вы таких еще «некрофаго» называете. Мне говорили, только маг, который попробует кровь…
— Значит, либо ты слышала не всю правду, либо… — начал Просперо.
— Время для бесед неподходящее, — поторопил нас Панчо. — После полудня к беседке приходи, которая у двух сосен на утесе.
— Обязательно, — пообещала я. — Может, у вас сказки какие про нежить есть или предания народные? Должен же быть способ от упырей защититься. Осиновые колья вроде помогают.
— Еще огонь, соль и чеснок, — кивнул Просперо. — Вот и все, что сейчас припомнить могу. Думаю, абуэлита — бабка моя — еще что-нибудь подсказать сможет. Мы пришли, донья Лутеция. Удачи!
Я кивком поблагодарила бравую четверку.
— До встречи, кабальеро!
И, гордо держа тяжелую от мыслей голову, вошла в залу заседаний.
Здесь мне раньше бывать не приходилось. Разноцветные витражные стекла, которыми я любовалась при каждой удобной возможности, снаружи производили совсем другое впечатление. Окон было много — по четыре с каждой стороны, закатное солнце причудливо дробилось в многоцветий богатых гербов. Под потолком ярко горели две огромные люстры, каждая из которых, размером с мельничное колесо, поддерживала сотни свечей. Камин, утопленный в глухую стену, был полон пылающих дров. Я даже зажмурилась на мгновение, привыкая к жару и свету, и присела в церемониальном поклоне, насколько позволяло впивающееся в плоть железо. Ну как в поклоне… Просто согнула колени и опустила очи долу, вытянув шею с беззащитной грацией. Ну чисто лебедушка или иноземный зверь камелорпард.
— Донья Лутеция Ягг, — возвестил некто зычным голосом. — Пройдите, донья, вас ожидают!
Я сделала несколько шагов по блестящему наборному паркету. Справа от камина, перекрывая оконную нишу с узенькими боковыми лавками, стоял массивный круглый стол. К нему я и направилась. Как в тумане я видела три силуэта; как под водой, с усилием приближалась к ним. Мужчины, в одном из которых я без удивления узнала Зигфрида фон Кляйнерманна, встали, ректор остался сидеть, зябко кутаясь в меховой плащ. Я сдула с потного лба прилипший локон и еще раз согнула колени.
— А вот и виновница, — проскрипел Пеньяте. — Поведайте нам, девушка, каким образом вы лишили жизни одного из самых способных студентов Квадрилиума?
«Еще кого-нибудь убили? — подумала я. — Ах нет, это он Игоря покойного „способным“ величает. Ну что ж, о покойниках либо хорошо, либо ничего, но только если рыжий романин в науках блистал, то мне уже можно выпускной экзамен держать».
Я безуспешно пыталась разогнуться, чтоб ответить ректору гневным взглядом, но суставы только жалобно скрипнули и я поняла, что через мгновение позорно растянусь прямо на полу. Вот так вот на спине растянусь и буду сучить лапками, как насекомый хрущ, в ожидании неминуемой смерти. Показалось, что некто, скрытый в оконной нише, сейчас поспешит мне на помощь. Но первым успел Зигфрид. Он рывком подтянул меня за плечи и осторожно усадил на стул. Рук так и не убрал, так и остался стоять рядом, придерживая меня большой ладонью, в которую мне сразу же захотелось впиться зубами. И вовсе не от голода, а от переполнявшей меня злобы. Спину приходилось держать очень прямо.
— Учитель, она слишком слаба. Будьте милосердны.
Видала я его милосердие… в домовине в белых портянках!
Ноздрей коснулся аромат вина — Зигфрид поднес мне кубок. Я отпила, наслаждаясь прохладным питьем. Рука дрожала, тремя большими глотками я опустошила бокал, чтоб не расплескать, и просто разжала пальцы. Огневик погладил мое плечо успокаивающим жестом.
— Здесь никто не желает тебе зла, Лутеция.
Никто? Ну, может, вот этот вот смутно знакомый усач, сидящий по левую руку от ректора, и не желает. А вот в вас с Пеньяте, дорогой барон, я очень сомневаюсь.
— Дон Сааведра, наш алькальд, задаст тебе несколько вопросов, а затем ты сможешь отдохнуть.
Прозрачные глаза дона Сааведры смотрели на меня с неподдельным участием. Ба! Да мы же знакомы! Еще неделю назад главный судия был всего лишь капитаном городской стражи. Надо же, как некоторые люди умеют по службе продвигаться. Даже завидно.
— Приятная встреча, — улыбнулась я, подумав, что как раз приятного здесь очень и очень мало.
— Я тоже рад вас видеть, драгоценная донья, — кашлянул алькальд. — И несмотря на то, что дело, приведшее меня в стены сего учебного заведения…
Он запнулся, видимо не в состоянии подобрать слова. Да уж, красноречию ему придется еще учиться и учиться.
— …И убедиться, что вы все так же прекрасны! — выпалил Сааведра после длинной паузы.
Ректор явственно вздрогнул, видимо не разделяя мнения алькальда по поводу моей красоты.
— Что вы можете сообщить о случившейся трагедии? — вопросил ди Сааведра несколько невпопад.
— Только то, что не имею никакого отношения к смерти Игоря Стрэмэтурару. В ту роковую ночь я находилась вдалеке от Квадрилиума, моя соседка донья Эмелина Гутьеррес наверняка это подтвердила.
— Видишь ли, девушка, — проговорил ректор, отбросив всяческую вежливость, — донья Эмелина по несчастливой случайности также в это время отсутствовала. Она уже строго наказана за нарушение правил распорядка. А против тебя нами собрано немало улик. Во время обыска в комнате убитого нам удалось обнаружить несколько принадлежащих тебе вещей довольно… гм… интимного свойства. Что ты на это скажешь?