— Чего ты там возишься? — недовольно обернулась провожатая. — Плетешься как сонная муха.

Я в ответ скорчила злобную рожу и прибавила шаг. В этом бесконечном коридоре мы оказались, провалившись сквозь плиты мраморного зала. Лисица наступила носком туфли на какой-то едва заметный значок на полу, и мы под мой истошный крик рухнули вниз.

— Мы что, по кругу ходим? — прислушалась я к своим ощущениям, что-что, а направление я всегда чую.

— Не по кругу, а по спирали. Глубокий сакральный смысл этого пути в трудности постижения бога смертными.

— Зубрила ты, прям как с листа читаешь.

— А вот завидовать не надо. Сначала поживи с мое, а потом и ругайся на старших да опытных.

— А я к тем старшим, которые моих друзей убить не пытались, со всем уважением.

Хумэнь не обернулась, только спросила:

— Шваб твой выжил, что ли?

— Ну если ты не в состоянии свою работу доделать…

— Выжил, — протянула лисица. — А на помощь к тебе не спешит. В Кордобе-то барышни поинтереснее обитают, чем мелкая ведьма-недоучка.

— Ах ты… — Я вцепилась в глянцевую шевелюру провожатой и дернула изо всех сил. — Убью!

Мы покатились по коридору, пинаясь и царапаясь, как пара обезумевших кошек. Соперница была очень сильной. Отжав руку, она коленом уперлась мне в грудь. Растрепавшиеся волосы щекотали лицо. Я не удержалась и чихнула.

— Успокойся, — почти ласково велела Хумэнь. — Мы приближаемся, оттого все это дерьмо наружу и полезло.

— Что полезло? — пыхтела я, пытаясь подняться.

— Помнишь, что я тебе про спиральный путь говорила? Трехликий — очень сильный бог. Сильный и недобрый. Мы сейчас пройдем через все свои пороки — жадность, злобу, похоть. Найди в себе что-то светлое, то, до чего он не сможет дотянуться. Иначе мы просто поубиваем друг друга.

Лисица размеренно дышала, расслабляясь:

— Справишься?

Я зажмурилась, вспоминая…

Михай толкнул неприметную стенную панель. Деревяшка, крутнувшись на металлическом штыре, провалилась внутрь, открывая черный зев хода.

— Туда, — кивнул он Дарине. — По коридорам гулять опасно. Большая удача, что матушка именно в этой комнате тебя поселить придумала.

Волчица сосредоточенно кивнула и протиснулась в лаз первой. Вот такой она обычно и была — серьезной, боевитой, слегка отстраненной. Вот такую ее он и испугался много лет назад, увидев впервые в гербовом зале Слатинского замка. Дурак! Мальчишка! Почему он сразу не разглядел ее горячего сердца, доброй души, ее молочной зрелой красоты? Почему привлекли его детские ужимки не по годам хитрой Вайорики?

— Ты чего застыл? — поторопила жениха Дарина. — Сам же твердил, что счет на минуты пошел…

Михай тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и стал спускаться по узкой винтовой лестнице. Панель стала на место. Хозяин замка толк в потайных ходах знал и неплохо успел натаскать в этом знании своего молочного брата. Теперь оставалось надеяться, что домна Димитру не разглядит, куда ушла ее пленница.

Было темновато даже для зорких глаз вовкудлака, но огня он решил не зажигать. Его ноздрей касался едва заметный запах возлюбленной. И он стремился за ним, будто беря верхний след в волчьей ипостаси. Дарина негромко ругнулась, споткнувшись о какую-то неровность.

Михай подхватил ее за талию и зашептал, касаясь губами горячей мочки:

— Сейчас идем мимо жилых комнат. Перегородки тонкие, так что — тихонечко, как мышки…

Дарина прижалась к нему, он почувствовал соблазнительные изгибы ее бедер. Захотелось плюнуть на осторожность и немедленно повторить все, что они проделывали на льняных простынях спальни. Его пальцы скользнули по ее животу. Ребенок! Михай еще не знал, как относиться к своему будущему отцовству. Он был рад, естественно, рад. Сын, наследник, продолжение рода. Или дочь — умница, красавица и родительская отрада. Но неожиданно разгоревшаяся в его душе любовь к Дарине загораживала все остальные чувства. Как будто она, любовь, была так велика, что не оставляла места для других, более мелких. Его ладонь неожиданно ощутила мягкий толчок. Михай вздрогнул. Дарина шепотом рассмеялась:

— Он здоровается с тобой! Наш малыш пошевелился.

И тут боярина Димитру затопила такая всеобъемлющая любовь, что стало трудно дышать. В это самое мгновение он понял, что ради этого ребенка и этой женщины он пойдет на все — горы свернет, только бы они были счастливы.

Я билась затылком о каменные плиты пола. Было очень больно. Руки и ноги мои были стянуты веревками, которые Хумэнь наскоро сплела из тканых лоскутов. Тряпочки раньше были подолом моего серого платья, поэтому сейчас коленки Лутеции Ягг трогательно белели в полумраке.

— Ну Дракона своего разлюбезного вспомни, — увещевала уже слегка испуганная Хумэнь. — Лутоня, ты же любишь Влада?

— Ненавижу! — хрипела я, выдувая изо рта клочья пены. — Он использовал меня, он предавал меня, он лишил меня памяти. Поганый колдун!

Тело мое выгнулось дугой. Я опять приложилась затылком.

— Всех ненавижу! Тебя, себя, бабушку…

— Меня-то понятно… А ее за что?

— Порола меня в детстве, учиться заставляла. Целыми днями — ни сна, ни роздыху. Ведьма!

— А себя?

— Бестолочь! Училась плохо. Лентяйничала, сквернословила, от работы отлынивала!

Я захлебнулась пеной и закашлялась.

— Что же мне теперь с тобой делать, — задумчиво проговорила лиса, — с такой правильной?

— Подеремся? — радостно предложила я. — Один на один, врукопашную. Только я видала, у тебя под плащом на поясе ножик приторочен. Так вот, мы драться будем по-честному, а потом я оружие твое сдерну да прирежу тебя, как куренка.

— Чудесный план, — улыбнулась Хумэнь. — А главное — коварный какой!

— А вот, говорят, курица без головы еще пару кругов по двору сделать сможет. В соседней Полпудовке трактирщик за денежку эдакое чудо показывал. У него, видно, топор косо пошел…

— Рот закрой, девчонка! Мне подумать надо.

Я обиженно смолкла. Вот ведь тварюка подлая! Истории ей мои не нравятся. Ну ничего, я добрая, я все прощу. Потом догоню — и еще раз… прощу, а потом еще один простец в голову устрою, для надежности…

— Когда я поклялась в вечной преданности своему господину, — заговорила вдруг лиса, — он велел мне пройти по спиральному коридору в первый раз…

— Ива твоего, который Ганиэль, тоже ненавижу, — сообщила я. — А также число три, всех богов и молочную пенку в каше…

Я могла бы продолжать бесконечный список ненавистных мне предметов и понятий, но подлая лисица оторвала от моего платья еще один лоскут и заткнула мне рот. Кляпы я ненавидела всем сердцем, но этому ценному знанию пришлось остаться при мне.

— Я была совсем одна, — продолжала Хумэнь, когда я перестала метаться в бессильном припадке. — Мне было страшно. Но господин велел мне преодолеть этот путь. Это был единственный способ ослабить влияние его бога на меня. Я шла очень долго, до мяса сдирала руки о каменные стены, ползла на четвереньках, каталась по полу в конвульсиях. И только одна мысль не давала мне окончательно обезуметь…

Лисица глубоко вздохнула, ее глаза поблескивали, будто от слез.

— Дети, девочка… Мои дети привязывают меня к этому миру. И ради них я смогла, я выдержала, я победила.

Я, хлюпая, дышала носом. В горле першило, по лицу текли слезы. Дарина вон тоже осенью ребеночка родит. Хороша же тетка будет у маленького вовкудлака — убийца бешеная. Я мотнула головой.

— В детях наша слабость, но в них же наша сила, — не замечала лисица моих телодвижений. — Ты сама это поймешь, когда вырастешь…

Я плакала — истово, обильно. Слезы приносили облегчение. Мне казалось, что вместе с жидкостью из моего тела выходят злость и ненависть.

Хумэнь провела по моей щеке рукой, рассмотрела окрасившиеся черным кончики пальцев:

— Вот и славно, вот и молодец.

Она взяла кинжал и разрезала веревки. Запястья саднили, когда я дрожащими руками вытаскивала кляп. Зубы стучали, меня колотил озноб.